Нефедов Владимир Михайлович
Родился 5 августа 1947 года в с. Майна Каратузского района Красноярского края. В 1952 переехал в с. Уюк Пий-Хемского района Тувинской АССР. В 1961 г переехал в совхоз Элегест Тандинского района, где и закончил школу. С 1967 по 1969 гг. служил в рядах Советской армии. С 1969-1972 годы учился в Томском государственном университете. В 1973 поступил в Кызыльский государственный педагогический институт, закончил в 1978 по специальности биология. Присвоена квалификация учитель биологии средней школы. Работал в Пий-Хемском Доме пионеров. С 1982-1984гг работал в КГПИ.С 1984 г в Лугавской средней школе №19. С февраля 1989 по август 1989 г. директор Дерзн-Аксынской школы Тувинской АССР. С августа 1989 г директор Лугавской средней школы. Уволен 23 сентября 2001 года. 12 лет проработал в Лугавской школе.
Умер 26 ноября 2023 года
Воспоминания Нефедова Владимира Михайловича
Считается, что я родился 05.08.1947 года в селе Майка Каратузского района Красноярского края. Но основная часть детства протекала в селе Уюк, Пий-Хемского р-на республики Тыва. Школу заканчивал в поселке Элегест, Тандинского р-на. Армию прошел в в/ч 33643, г Юрга Кемеровской области. Образование получил в Томском государственном университете с 1969 по 1974 годы. До 1978 года продолжил образование в Кызыльском государственном университете. Специализация - «Физиологии человека и животных». Дважды работал в экспедициях по изучению ресурсов лекарственных растений в республике Тыва и Алтае. Достаточно успешно занимался фотографией. Одно из фото было помещено в книге «Энциклопедия Российской печати за 300 лет». С 1984 года и до 2006 года работал в Лугавской школе в должности директора и психолога. Десяток лет с учителем физкультуры во время школьных каникул ежегодно водили старшеклассников в многодневные походы по Саянам.
С 2006 г. пребываю на пенсии. От клуба «Вдохновение» выступал в Минусинске с философскими беседами в Доме инвалидов, в Доме отдыха ветеранов «Журавушка», помогал участникам клуба в благотворительной работе. Жизнь моя, как и у многих, была очень насыщена удивительными, с раннего детства и по сей день, событиями. О некоторых хочется рассказать.
ЗОНА РИСКА
«Ваши дети не являются вашими детьми. Они сыновья и дочери стремительной жизни к самой себе. Они пришли благодаря Вам, но они не от Вас. И хотя они с Вами, они все же не принадлежат Вам. Вы можете давать им свою любовь, но не свои мысли. Потому что у них есть свои собственные мысли.
Вы можете укрывать их тела, но не их души, потому что их души обитают в доме завтрашнего дня, который Вы не можете посетить даже в мечтах своих.
Вы можете стараться быть похожими на них, но не пытайтесь сделать их похожими на себя, потому что жизнь не идет назад и не остаётся во вчерашнем дне.
Вы есть лук, из которого Ваши дети, как живые стрелы, посылаются вперед. Лучник видит цель на пути бесконечного, и он сгибает Вас своим могуществом, чтобы его стрелы летели быстро и далеко».
(Халил Джибран)
От рождения на этом Свете, никто не застрахован. Что касается меня, я никогда не знал, к какой цели ведет меня моя Жизнь. Блаженно мечталось о робототехнике (та же электроника плюс механика). Простите за наивность, но мечтал сам сделать своими руками радиоуправляемые микросамолеты, вертолеты, животноподобные вездеходы, миниатюрную подводную лодку с видеокамерами и автоматическим управлением. Совершенно реально все это видел и ощущал. Настолько реально, что даже в газету давал интервью о работе кружка, где делаем такую модель самолета. Даже усмешки, моих сотоварищей после опубликования этого интервью, меня не обескуражили. Зато сегодня все это делается в мире, и всего-то каких-то двадцать лет спустя, увы, без меня. Но, видно, предо мной Жизнь поставила другую цель. Но, именно, эта моя страсть и привела меня к открытию в области детской психологии.
Желающих посещать кружок «Техническое моделирование» – пилить, строгать, клепать, паять – хватало. Но многие детки приходили просто потусоваться, пообщаться. Для тонкой работы, как правило, не хватало усидчивости, устойчивости внимания, терпения. Т.е. тех качеств, которые и в учебе успешность обеспечивали. А самое главное – искры божьей - въедливости. Что-либо создать и до конца довести без этих качеств никак нельзя. Но были детки и просто с другими интересами. Можно заметить, что все вышеперечисленные отсутствующие качества и не давали им, многим, быть и в числе благополучных учащихся. Прикол был в том, что они сильно мешали кружковцам. Не умея ничего делать, не знали, куда себя деть. И взрослые не знали, что с ними делать.
В официальных учительских кругах их называли «неблагополучные». От них это «высокое» звание, естественно, скрывалось. Соответственно набору качеств нетрудно было понять, что никогда и ничего от них нельзя будет добиться, что они, кроме бродяжничества и всех грехов, соответствующих их возрасту, никаких заслуг не имели и не смогут иметь. Но и выталкивать их с высокого крыльца «Эдема», коим казался для них Дом пионеров, на грешную землю улицы было как-то не по-божески. Ибо не было «неблагополучным» признания ни в школе, ни дома, и отсюда их гнали. И только ролью Провиденья можно объяснить то, что сподвигло меня организовать их в отдельный кружок – кружок уличных бродяг. «Но чтоб создать законный вид и толк»,- говоря словами басни Крылова, пришлось придумать и название, дающее этот и вид, и толк.
Обидного здесь ничего не было. Бродягами называют себя все, кто долго находится в пути и пользуется преимущественно пешим передвижением сквозь пространство и время. Вот здесь и пошли на пользу мои былые увлечения геологией. Как корабль назовешь, так он и поплывет. «Бродяги» назвались «Юный геолог». Не зря пишу, что Провиденье сподвигло, ибо по сей день пользуюсь теми благами, что были извлечены Им для меня из этой, как мне казалось, аферы. Провиденье распорядилось наградить меня «13» ноября 1980 г. Почётной грамотой Министерства Просвещения СССР за подписью министра просвещения М.А. Прокофьева. А она потом даст мне право быть ветераном труда федерального значения.
То, что от них тщательно скрывалось – «неблагополучные», - стало для них их козырной картой. Как их понесло и как их заносить стало! На первом же занятии по теории геологии стало ясно, что им слабо сидеть спокойно и мыслить сносно. После долгих и напрасных теоретических занятий, наконец, увиделась интересная их особенность. Они совсем неплохо начинали мыслить в такт с движением их ног. Ни дать, ни взять – новый закон в психологии. Вот и сучение ногами на уроках. А сучить не дают, и успехи нулевые. Приспособился преподавать основы науки в движении и в полевых условиях. Потом дошло: Сократ, таким образом, учил своих учеников.
Вскоре вылез еще один грандиозный конфуз. Их благополучные сверстники, заинтригованные заговорщицким поведение «геологов» (возвысившим их неимоверно над всеми), которые на всех углах и закоулках трезвонили о себе, держась все вместе и смакуя во всеуслышание их новое увлечение тоже начали искать пути для внедрения в «их» кружок. Но не тут-то было. Особенно ревностно старался Миша Л., по праву высоты роста и возраста, конечно. Авторитет его зиждился на курении, прикладывании к «зеленому змию и достаточно полному игнорированию школьных дисциплин. В данном случае он вообще возвысился и каждому, кто пытался внедриться, он приводил сногсшибательные аргументы: «Это кружок для неблагопоЛУЧных. Сначала докажи, что ты неблагополучный…». Пошли жалобы из школы, что стали срывать уроки те, на кого учитель и подумать не мог, что тот такое вытворит.
Пошли жалобы, что в школе стало много нарушений дисциплины. Но, поскольку для какой-никакой успешности в геологической деятельности нужны были и учащиеся «хорошисты», наш потенциал пополнился Коловским Сергеем, Рубановым Геной (впоследствии нашёл руду), Хроминым Валерой, Путинцевым Юрой и Солонцовым. Солонцов впоследствии получил в Чечне медаль «За мужество».. И не забыть Саркань Витю и Олега Фролова, с которых кружок и начался быть. Кстати, где-то в двухтысячных годах в Минусинске встретился с Олегом, и он похвастался, что работает в геологической партии.
Что мы делали? Да ничего! Оснащением нашим было: рюкзак, провиант и «геологический» молоток. Наши ноги нас несли. Наши руки махали молотком. Через движение ног и рук пришло в движение содержимое наших мозгов. По субботам и воскресеньям братва являлась под окна нашего дома и будила всю семью свистом и истошными: «Владимир Михайлович!». Под косые взгляды супруги я вставал, одевался и уходил с ними. Для себя - на работу, для жены – бездельничать, бродяжничать, от дома отлынивать. Походы - была их стихия. Стихия неблагополучных. Они все умели. Они были закалены и непритязательны.
Пожалуй, будет интересно пронаблюдать возникновение закаленности. Наверное, через полтора года, жена устремилась на работу. А сына Алексея, как правило, я на саночках через всю поперечную часть Турана возил к бабе Груне. И вот заметил интересную вещь: морозы в Туве большая редкость меньше тридцати, особенно по утрам. Бежишь - дубеешь, ну, и всегда думаешь, как бы сына не заморозить. И первое время, бывало, оглянешься, а он без рукавиц сидит. Схватишь руки погреть, а они горячее моих. Поделился впечатлением с мамочкой – «мама, мия»! Заставили надевать рукавицы и привязывать их.
Их же ничего не страшило. Они были абсолютно надежны. Дробить скалы молотками и с каждым цветным минералом, буровя снег (почему-то больше запомнились зимние походы), бежать ко мне для определения найденной ценности и снова дробить до тех пор, пока не придёт время обедать. Если мы с ними ехали на мотоциклах (у меня был «мотороль»), Алексей обычно стоял за рулем, защищенный моими коленями, и для него всегда везлась бутылка молока. Мамкина подруга, видя нас, восклицала: «Патриоты! Ну, патриоты…».
Предполагаю, что родители у многих из моих «геологов» были рады – не рады возникшей структуризации времени у своих чад. Ибо какого только провианта ни доставали чада из своих рюкзаков! Я же выглядел средь них бедным родственником. Но, слава Богу, щедрость их не знала границ. По сей день для меня это психологическая тайна – зачем я им был нужен? Они были совершенно самодостаточны. И это чувствовалось по их опыту. Вечером тащились домой с камнями в рюкзаках и день-два, отдохнув, сортировали их и классифицировали.
Сидя у костра и попивая чай, я выслушивал их юношеский пыл и несуразицу. Вставлял, где нужно, то, что нужно. Заметил, что они пытаются установить отношения ранжирования меж собой. Пришла мысль каждый раз назначать очередного командующего походом, которому и я наравне со всеми буду подчиняться. И каждый должен был пройти эту роль, и все должны ему помогать советами без замечаний. А он в конце дня обязывался отметить заслуги каждого в оказании дельной помощи ему в управлении отрядом. Критиканство категорически не допускалось. И я никого не критиковал. Вместо этого рассказывал что-нибудь из книг начитанное. Или случаи из жизни извлекал, а может, и сочинял в тему. Они все впитывали. Наблюдая за ними, видел, как легко организовать из них уличную шпану какому-нибудь «авторитету», когда их растущая натура инстинктивно группируется и тянется к любому к ним неравнодушному взрослому. Но нам, взрослым, всегда некогда.
Особенно у костра было заметно, что время от времени Миша много чаще других уходил за кусты покурить. И это приносило ему некоторую неестественность, он как бы выбивался из своей стихии и этим самым меня делал лишним в отряде. При очередной попытке улизнуть за кусты, я его остановил и говорю: «Кури, Миша, здесь, у костра. Не в доме же сидим». Миша оторопел. «Мне, - говорю, - неудобно, что доставляю тебе неудобство своим присутствием». Миша растерялся. «Садись и кури», - настаивал я спокойно. Все уставились на Мишу. Наконец, он сел на свое место. А курить, видимо, сильно хочется. «Все равно ты будешь искать способ, как выкурить сигарету, так ведь», - снова вмешиваюсь в его затруднённое положение. Наконец, Миша робко достает папиросы, покорно, ожидая, что я, как учителю и полагается, заберу их у него и брошу гневно в костер. Я начинаю рассказывать смешную историю про то, как я сам был когда-то уличен директором школы Серебрянниковым в Уюке. И как он держал нас целый день на ногах в директорской. И как целый день вызывал милицию по телефону, видимо, нажав на рычаг, отключающий телефон, чтоб нас арестовали и что-то еще с нами сделали. Сам же при этом курил одну папиросу за другой. Возможно, хотел, чтобы мы одурели от дыма и еще больше раскаялись. Не знаю. Нас держали, пока к вечеру не пришла моя мамулька и не забрала меня домой. Наревелись мы тогда… И моя классная руководительница Надежда Спиридоновна Шубина, заходя в нашу «кутузку», сокрушенно качала головой и охала, что «как я пожелтел и похудел». Курение никого до добра не доводит. Вся чушь этого метода заключалась в том, что я никогда и не курил до того случая. А два моих друга и до и после этой «пропесочки», как курили, так и продолжили это дело дальше.
Но вернемся к костру. Миша смелел все больше. Наконец, зажег папиросу от головешки, затянулся. «Хотите закурить?», - робко предложил он мне свои услуги. Говорю ему: «Нет, Миша. Я не хочу быть импотентом в сорок лет». Опять рассказываю чего-то. Не думаю, что он этим напугался. Просто сложилась какая – то атмосфера полной взаимности и никакого ни на кого давления. Через год узнаю, что никто в отряде не курит и тем более не пьет. Не буду лукавить, учиться бывшие неблагополучные не стали лучше. Едва ли. Было бы слишком смело ставить такую задачу. Но за 1978-79 годы мои геологи заняли первое место на республиканском соревновании юных геологов, выиграв и у кызылчан и у ак-довуракцев – детей из геологической партии. Правда, наша команда на эти соревнования была усилена от школы Шульгиным Олегом и Нестеровой Надей. А нужно было на соревнованиях с лету уловить метод дозиметрии и воспроизвести его на образцах тут же на месте. Что они и сделали. Во всем остальном был нужен опыт полевых наработок. Конечно, это мизерная часть от того, что происходило с нами в промежутке между 1974 и 1980 годами.
«А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТ ВЕРШИТЬ ПОЕДИНОК СО СМЕРТЬЮ ВО СЕХ ЕЕ ВИДАХ…» (Игорь Губерман)
Как говорят, было все и чего только не было! Все эти годы мое благополучие нередко висело на волоске. Даже просто лазить по скалам, ходить по тайге с «до зубов» вооруженными огнестрельным оружием подростками, ездить в походы на мотоциклах без всяких прав на ту езду и технику…
Был случай. Зашли хорошим ноябрьским воскресеньем за Туранский маральник в местечко Булдурган (предгорья Самджира). Набродились по бездорожью, устали. И дала промашку психология перед лесовозной дорогой, идущей в обход горного массива, разделяющего долину речки Туран от реки Ожу (Оджа). В расчет входили и лесовозы, мол, подвезут. А получилось так, что «папа» - Желтобрюхов, начальник лесопункта, железно запретил шоферам подвозить пассажиров. Мы шли, умирая от усталости, с нами был и племянник Желтобрюхова Кудря Сергей. Его отец поднял на уши весь Туран на поиски пропавшего сына в составе пропавшей «экспедиции». Но почему-то никто из родителей не догадался прислать машину за своими детьми. И моей жене досталось по «седьмое число». За то, что не знает, где ее муж находится. А ее вечное неприятие моего образа жизни - возиться с чужими детьми, ставило между нами, стену молчания. Как в Израиле есть стена плача.
Впору и нам было - хоть плачь. Я уж с шоферами по-всякому... Ночевали ночь в трескучий мороз у давно свалившейся кучи леса, за ночь всю сожгли, будучи без палатки и теплых вещей. А сон брал свое, и братва моя ложилась на бревна вокруг огня и засыпала. Впервой увиделось, как замерзают люди. Всю ночь ходил от одного к другому. Ложился к спине, согревал, сколь мог, и шел дальше. А они не просыпались, даже когда переворачивал их на другой бок. Слава Богу, все остались живы и здоровы, и сил хватило на следующий вечер добраться домой. Конечно, все умные взрослые были правы: и директриса Тоня Давыдова, тут же написавшая задним числом приказ о запрете на походы. И «папа» - Желтобрюхов, снявший с себя ответственность за «не дай бог что случится при подвозе с пассажиром». Много позже Бог свел меня с ним в его же доме, но уже в Шушенском. Случилось ночевать у него. Но это был уже тяжело больной и потухший ко всему человек. А тогда... Он нас жёстко подкосил.
Оправдание у меня перед начальством, было только одно – никто не смог бы им, моим бродягам, это запретить, ибо они все равно бродяжничали. Имели огнестрельное оружие, ножи, сигареты, мотоциклы вдрызг разбитые, и детский авантюризм копирования взрослого поведения. А взрослый с ними просто был хоть сколько-нибудь маломальским гарантом их игры с жизнью по приемлемым правилам. Но и взрослому надо было быть все-таки поумнее. Александр Васильевич Суворов, пишут, потому не проиграл ни одного сражения, что просчитывал наперед не только выигрышные варианты, но и самый худший исход событий.
Желающих посещать кружок «Техническое моделирование» – пилить, строгать, клепать, паять – хватало. Но многие детки приходили просто потусоваться, пообщаться. Для тонкой работы, как правило, не хватало усидчивости, устойчивости внимания, терпения. Т.е. тех качеств, которые и в учебе успешность обеспечивали. А самое главное – искры божьей - въедливости. Что-либо создать и до конца довести без этих качеств никак нельзя. Но были детки и просто с другими интересами. Можно заметить, что все вышеперечисленные отсутствующие качества и не давали им, многим, быть и в числе благополучных учащихся. Прикол был в том, что они сильно мешали кружковцам. Не умея ничего делать, не знали, куда себя деть. И взрослые не знали, что с ними делать.В официальных учительских кругах их называли «неблагополучные». От них это «высокое» звание, естественно, скрывалось. Соответственно набору качеств нетрудно было понять, что никогда и ничего от них нельзя будет добиться, что они, кроме бродяжничества и всех грехов, соответствующих их возрасту, никаких заслуг не имели и не смогут иметь. Но и выталкивать их с высокого крыльца «Эдема», коим казался для них Дом пионеров, на грешную землю улицы было как-то не по-божески. Ибо не было «неблагополучным» признания ни в школе, ни дома, и отсюда их гнали. И только ролью Провиденья можно объяснить то, что сподвигло меня организовать их в отдельный кружок – кружок уличных бродяг. «Но чтоб создать законный вид и толк»,- говоря словами басни Крылова, пришлось придумать и название, дающее этот и вид, и толк.
Обидного здесь ничего не было. Бродягами называют себя все, кто долго находится в пути и пользуется преимущественно пешим передвижением сквозь пространство и время. Вот здесь и пошли на пользу мои былые увлечения геологией. Как корабль назовешь, так он и поплывет. «Бродяги» назвались «Юный геолог». Не зря пишу, что Провиденье сподвигло, ибо по сей день пользуюсь теми благами, что были извлечены Им для меня из этой, как мне казалось, аферы. Провиденье распорядилось наградить меня «13» ноября 1980 г. Почётной грамотой Министерства Просвещения СССР за подписью министра просвещения М.А. Прокофьева. А она потом даст мне право быть ветераном труда федерального значения.
То, что от них тщательно скрывалось – «неблагополучные», - стало для них их козырной картой. Как их понесло и как их заносить стало! На первом же занятии по теории геологии стало ясно, что им слабо сидеть спокойно и мыслить сносно. После долгих и напрасных теоретических занятий, наконец, увиделась интересная их особенность. Они совсем неплохо начинали мыслить в такт с движением их ног. Ни дать, ни взять – новый закон в психологии. Вот и сучение ногами на уроках. А сучить не дают, и успехи нулевые. Приспособился преподавать основы науки в движении и в полевых условиях. Потом дошло: Сократ, таким образом, учил своих учеников.Вскоре вылез еще один грандиозный конфуз. Их благополучные сверстники, заинтригованные заговорщицким поведение «геологов» (возвысившим их неимоверно над всеми), которые на всех углах и закоулках трезвонили о себе, держась все вместе и смакуя во всеуслышание их новое увлечение тоже начали искать пути для внедрения в «их» кружок. Но не тут-то было. Особенно ревностно старался Миша Л., по праву высоты роста и возраста, конечно. Авторитет его зиждился на курении, прикладывании к «зеленому змию и достаточно полному игнорированию школьных дисциплин. В данном случае он вообще возвысился и каждому, кто пытался внедриться, он приводил сногсшибательные аргументы: «Это кружок для неблагопоЛУЧных. Сначала докажи, что ты неблагополучный…». Пошли жалобы из школы, что стали срывать уроки те, на кого учитель и подумать не мог, что тот такое вытворит.
Пошли жалобы, что в школе стало много нарушений дисциплины. Но, поскольку для какой-никакой успешности в геологической деятельности нужны были и учащиеся «хорошисты», наш потенциал пополнился Коловским Сергеем, Рубановым Геной (впоследствии нашёл руду), Хроминым Валерой, Путинцевым Юрой и Солонцовым. Солонцов впоследствии получил в Чечне медаль «За мужество».. И не забыть Саркань Витю и Олега Фролова, с которых кружок и начался быть. Кстати, где-то в двухтысячных годах в Минусинске встретился с Олегом, и он похвастался, что работает в геологической партии.
Что мы делали? Да ничего! Оснащением нашим было: рюкзак, провиант и «геологический» молоток. Наши ноги нас несли. Наши руки махали молотком. Через движение ног и рук пришло в движение содержимое наших мозгов. По субботам и воскресеньям братва являлась под окна нашего дома и будила всю семью свистом и истошными: «Владимир Михайлович!». Под косые взгляды супруги я вставал, одевался и уходил с ними. Для себя - на работу, для жены – бездельничать, бродяжничать, от дома отлынивать. Походы - была их стихия. Стихия неблагополучных. Они все умели. Они были закалены и непритязательны.
Пожалуй, будет интересно пронаблюдать возникновение закаленности. Наверное, через полтора года, жена устремилась на работу. А сына Алексея, как правило, я на саночках через всю поперечную часть Турана возил к бабе Груне. И вот заметил интересную вещь: морозы в Туве большая редкость меньше тридцати, особенно по утрам. Бежишь - дубеешь, ну, и всегда думаешь, как бы сына не заморозить. И первое время, бывало, оглянешься, а он без рукавиц сидит. Схватишь руки погреть, а они горячее моих. Поделился впечатлением с мамочкой – «мама, мия»! Заставили надевать рукавицы и привязывать их.
Их же ничего не страшило. Они были абсолютно надежны. Дробить скалы молотками и с каждым цветным минералом, буровя снег (почему-то больше запомнились зимние походы), бежать ко мне для определения найденной ценности и снова дробить до тех пор, пока не придёт время обедать. Если мы с ними ехали на мотоциклах (у меня был «мотороль»), Алексей обычно стоял за рулем, защищенный моими коленями, и для него всегда везлась бутылка молока. Мамкина подруга, видя нас, восклицала: «Патриоты! Ну, патриоты…».
Предполагаю, что родители у многих из моих «геологов» были рады – не рады возникшей структуризации времени у своих чад. Ибо какого только провианта ни доставали чада из своих рюкзаков! Я же выглядел средь них бедным родственником. Но, слава Богу, щедрость их не знала границ. По сей день для меня это психологическая тайна – зачем я им был нужен? Они были совершенно самодостаточны. И это чувствовалось по их опыту. Вечером тащились домой с камнями в рюкзаках и день-два, отдохнув, сортировали их и классифицировали.Сидя у костра и попивая чай, я выслушивал их юношеский пыл и несуразицу. Вставлял, где нужно, то, что нужно. Заметил, что они пытаются установить отношения ранжирования меж собой. Пришла мысль каждый раз назначать очередного командующего походом, которому и я наравне со всеми буду подчиняться. И каждый должен был пройти эту роль, и все должны ему помогать советами без замечаний. А он в конце дня обязывался отметить заслуги каждого в оказании дельной помощи ему в управлении отрядом. Критиканство категорически не допускалось. И я никого не критиковал. Вместо этого рассказывал что-нибудь из книг начитанное. Или случаи из жизни извлекал, а может, и сочинял в тему. Они все впитывали. Наблюдая за ними, видел, как легко организовать из них уличную шпану какому-нибудь «авторитету», когда их растущая натура инстинктивно группируется и тянется к любому к ним неравнодушному взрослому. Но нам, взрослым, всегда некогда.
Особенно у костра было заметно, что время от времени Миша много чаще других уходил за кусты покурить. И это приносило ему некоторую неестественность, он как бы выбивался из своей стихии и этим самым меня делал лишним в отряде. При очередной попытке улизнуть за кусты, я его остановил и говорю: «Кури, Миша, здесь, у костра. Не в доме же сидим». Миша оторопел. «Мне, - говорю, - неудобно, что доставляю тебе неудобство своим присутствием». Миша растерялся. «Садись и кури», - настаивал я спокойно. Все уставились на Мишу. Наконец, он сел на свое место. А курить, видимо, сильно хочется. «Все равно ты будешь искать способ, как выкурить сигарету, так ведь», - снова вмешиваюсь в его затруднённое положение. Наконец, Миша робко достает папиросы, покорно, ожидая, что я, как учителю и полагается, заберу их у него и брошу гневно в костер. Я начинаю рассказывать смешную историю про то, как я сам был когда-то уличен директором школы Серебрянниковым в Уюке. И как он держал нас целый день на ногах в директорской. И как целый день вызывал милицию по телефону, видимо, нажав на рычаг, отключающий телефон, чтоб нас арестовали и что-то еще с нами сделали. Сам же при этом курил одну папиросу за другой. Возможно, хотел, чтобы мы одурели от дыма и еще больше раскаялись. Не знаю. Нас держали, пока к вечеру не пришла моя мамулька и не забрала меня домой. Наревелись мы тогда… И моя классная руководительница Надежда Спиридоновна Шубина, заходя в нашу «кутузку», сокрушенно качала головой и охала, что «как я пожелтел и похудел». Курение никого до добра не доводит. Вся чушь этого метода заключалась в том, что я никогда и не курил до того случая. А два моих друга и до и после этой «пропесочки», как курили, так и продолжили это дело дальше.
Но вернемся к костру. Миша смелел все больше. Наконец, зажег папиросу от головешки, затянулся. «Хотите закурить?», - робко предложил он мне свои услуги. Говорю ему: «Нет, Миша. Я не хочу быть импотентом в сорок лет». Опять рассказываю чего-то. Не думаю, что он этим напугался. Просто сложилась какая – то атмосфера полной взаимности и никакого ни на кого давления. Через год узнаю, что никто в отряде не курит и тем более не пьет. Не буду лукавить, учиться бывшие неблагополучные не стали лучше. Едва ли. Было бы слишком смело ставить такую задачу. Но за 1978-79 годы мои геологи заняли первое место на республиканском соревновании юных геологов, выиграв и у кызылчан и у ак-довуракцев – детей из геологической партии. Правда, наша команда на эти соревнования была усилена от школы Шульгиным Олегом и Нестеровой Надей. А нужно было на соревнованиях с лету уловить метод дозиметрии и воспроизвести его на образцах тут же на месте. Что они и сделали. Во всем остальном был нужен опыт полевых наработок. Конечно, это мизерная часть от того, что происходило с нами в промежутке между 1974 и 1980 годами.
«А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТ ВЕРШИТЬ ПОЕДИНОК СО СМЕРТЬЮ ВО СЕХ ЕЕ ВИДАХ…» (Игорь Губерман)Как говорят, было все и чего только не было! Все эти годы мое благополучие нередко висело на волоске. Даже просто лазить по скалам, ходить по тайге с «до зубов» вооруженными огнестрельным оружием подростками, ездить в походы на мотоциклах без всяких прав на ту езду и технику…
Был случай. Зашли хорошим ноябрьским воскресеньем за Туранский маральник в местечко Булдурган (предгорья Самджира). Набродились по бездорожью, устали. И дала промашку психология перед лесовозной дорогой, идущей в обход горного массива, разделяющего долину речки Туран от реки Ожу (Оджа). В расчет входили и лесовозы, мол, подвезут. А получилось так, что «папа» - Желтобрюхов, начальник лесопункта, железно запретил шоферам подвозить пассажиров. Мы шли, умирая от усталости, с нами был и племянник Желтобрюхова Кудря Сергей. Его отец поднял на уши весь Туран на поиски пропавшего сына в составе пропавшей «экспедиции». Но почему-то никто из родителей не догадался прислать машину за своими детьми. И моей жене досталось по «седьмое число». За то, что не знает, где ее муж находится. А ее вечное неприятие моего образа жизни - возиться с чужими детьми, ставило между нами, стену молчания. Как в Израиле есть стена плача.
Впору и нам было - хоть плачь. Я уж с шоферами по-всякому... Ночевали ночь в трескучий мороз у давно свалившейся кучи леса, за ночь всю сожгли, будучи без палатки и теплых вещей. А сон брал свое, и братва моя ложилась на бревна вокруг огня и засыпала. Впервой увиделось, как замерзают люди. Всю ночь ходил от одного к другому. Ложился к спине, согревал, сколь мог, и шел дальше. А они не просыпались, даже когда переворачивал их на другой бок. Слава Богу, все остались живы и здоровы, и сил хватило на следующий вечер добраться домой. Конечно, все умные взрослые были правы: и директриса Тоня Давыдова, тут же написавшая задним числом приказ о запрете на походы. И «папа» - Желтобрюхов, снявший с себя ответственность за «не дай бог что случится при подвозе с пассажиром». Много позже Бог свел меня с ним в его же доме, но уже в Шушенском. Случилось ночевать у него. Но это был уже тяжело больной и потухший ко всему человек. А тогда... Он нас жёстко подкосил.
Оправдание у меня перед начальством, было только одно – никто не смог бы им, моим бродягам, это запретить, ибо они все равно бродяжничали. Имели огнестрельное оружие, ножи, сигареты, мотоциклы вдрызг разбитые, и детский авантюризм копирования взрослого поведения. А взрослый с ними просто был хоть сколько-нибудь маломальским гарантом их игры с жизнью по приемлемым правилам. Но и взрослому надо было быть все-таки поумнее. Александр Васильевич Суворов, пишут, потому не проиграл ни одного сражения, что просчитывал наперед не только выигрышные варианты, но и самый худший исход событий.